Смерть

Йа вернулсо.
Сразу скажу, удаление журнала не было связано ни с изложенными ниже событиями, ни с политическими причинами. Хотя первое, может быть, косвенно повлияло. Мне просто хахотелось как-то вырвать себя из социальности - в т.ч. из социальности виртуальной, причем не просто перестать писать, а сделать вид, как будто меня вообще не было. Я ж устаю от социальности, даже такой, мне иногда требуется передышка.
За время удаления осознал масштабы своей истинной популярности. Столько народу подходило и говорило, мол, нахуя, Валера? как жалко, восстанови. Вот, восстановил - я и сам так собирался сделать.
Друзья, спасибо, что читаете мой журнал, мне это очень приятно!
 

***

Теперь уже, когда время стерло актуальность происходившего и я вынырнул из захваченности теми чувствами, что были тогда, я могу писать об этом так, как пишут романы – отстраненно и эстетично. Красиво и свободно.

В пятницу 15 мая я шел по коридору 1 этажа старого гуманитарного корпуса МГУ. Вокруг клубились неизменно веселые мажористые студенты – эх, какой корпус сдали «классовым врагам»… Вдруг зазвонил мобильник.

Моя родная тетя Рая лежала в больнице на операции по катаракте. Операция прошла уже давно и успешно, теперь она просто отлеживалась – шло «послеоперационное восстановление». Все было хорошо. В четверг вечером мама звонила тете, и оказалось, что у нее немного прихватило сердце. Но вроде ничего серьезного. Утром в пятницу мама решила съездить навестить.

И вот она позвонила мне: «Дим… тетя Рая… умерла».

 

( Read more... )

Смерть

Йа вернулсо.
Сразу скажу, удаление журнала не было связано ни с изложенными ниже событиями, ни с политическими причинами. Хотя первое, может быть, косвенно повлияло. Мне просто хахотелось как-то вырвать себя из социальности - в т.ч. из социальности виртуальной, причем не просто перестать писать, а сделать вид, как будто меня вообще не было. Я ж устаю от социальности, даже такой, мне иногда требуется передышка.
За время удаления осознал масштабы своей истинной популярности. Столько народу подходило и говорило, мол, нахуя, Валера? как жалко, восстанови. Вот, восстановил - я и сам так собирался сделать.
Друзья, спасибо, что читаете мой журнал, мне это очень приятно!
 

***

Теперь уже, когда время стерло актуальность происходившего и я вынырнул из захваченности теми чувствами, что были тогда, я могу писать об этом так, как пишут романы – отстраненно и эстетично. Красиво и свободно.

В пятницу 15 мая я шел по коридору 1 этажа старого гуманитарного корпуса МГУ. Вокруг клубились неизменно веселые мажористые студенты – эх, какой корпус сдали «классовым врагам»… Вдруг зазвонил мобильник.

Моя родная тетя Рая лежала в больнице на операции по катаракте. Операция прошла уже давно и успешно, теперь она просто отлеживалась – шло «послеоперационное восстановление». Все было хорошо. В четверг вечером мама звонила тете, и оказалось, что у нее немного прихватило сердце. Но вроде ничего серьезного. Утром в пятницу мама решила съездить навестить.

И вот она позвонила мне: «Дим… тетя Рая… умерла».

 

( Read more... )

Похороны

Похороны состоялись в понедельник 18 мая. Больница на Лосиноостровской, крематорий в Митино, квартира в Лианозово – каким-то душным чехлом растягивалось пространство, удивительно естественное в своем неестественном забвении смерти.

Кажется, основное чувство, которое испытывают близкие после смерти человека – вина. Не только за поступки и жесты, которых можно было бы избежать или которые не были осуществлены в свое время. Но вина за ту незавершенность жизни умершего, которая не позволяет принять смерть как стежок ткани продолжающейся жизни – вина за то, что мы живем, а он умер. Вина за невозможность продлить существование умершего – то, что иногда называют «продолжить его дело» - вина за то, что мы как бы инкорпорируем живое, превращая его в собственное представление – мы это делаем на протяжении всей жизни (иначе и невозможно), но при этом у нас всегда сохраняется иллюзия, что мы имеем дело с живым самим по себе, что мы всегда можем к нему выйти, что именно оно толкает нас на создание наших представлений о нем. Смерть лишает нас этой иллюзии, и мы испытываем вину за то, что «не ценили» - за то, что не делали усилий по выходу к живой личности другого, обходясь собственными представлениями о нем, за то, что никогда по сути и не жили с ним (я уж не говорю для него и ради него) – а теперь это непоправимо.

 

( Read more... )

Похороны

Похороны состоялись в понедельник 18 мая. Больница на Лосиноостровской, крематорий в Митино, квартира в Лианозово – каким-то душным чехлом растягивалось пространство, удивительно естественное в своем неестественном забвении смерти.

Кажется, основное чувство, которое испытывают близкие после смерти человека – вина. Не только за поступки и жесты, которых можно было бы избежать или которые не были осуществлены в свое время. Но вина за ту незавершенность жизни умершего, которая не позволяет принять смерть как стежок ткани продолжающейся жизни – вина за то, что мы живем, а он умер. Вина за невозможность продлить существование умершего – то, что иногда называют «продолжить его дело» - вина за то, что мы как бы инкорпорируем живое, превращая его в собственное представление – мы это делаем на протяжении всей жизни (иначе и невозможно), но при этом у нас всегда сохраняется иллюзия, что мы имеем дело с живым самим по себе, что мы всегда можем к нему выйти, что именно оно толкает нас на создание наших представлений о нем. Смерть лишает нас этой иллюзии, и мы испытываем вину за то, что «не ценили» - за то, что не делали усилий по выходу к живой личности другого, обходясь собственными представлениями о нем, за то, что никогда по сути и не жили с ним (я уж не говорю для него и ради него) – а теперь это непоправимо.

 

( Read more... )

Политика обоснования

Существует три способа обоснования результатов собственной работы при их презентации. Речь не идет о самой работе – я думаю, она у всех либо одинакова, либо, скорее, бесконечно разнообразна. Речь идет о том, что ты приходишь к каким-нибудь чувакам и говоришь: «Я вот тут вчера ночью в сортире придумал какую-то фигню. Так вот…» И здесь надо, чтобы тебя пинками за дверь не вытолкали. Надо показать, что ты крутой. Не дурак, а умный. А умный – он хоть обычно и один, но за его плечами маячит танковая армия. И надо убедить собравшихся, что армия таки да, есть. Но вид этой армии может быть разный. Это может быть вообще все прогрессивное человечество с вилами. Или, наоборот, одна, но шустрая водородная бомба.

Этот способ обоснования отсылает к политической ориентации. Собственно, по-хорошему, способ обоснования собственного высказывания и должен служить сигналом ориентации (нет, не сексуальной) политика. В жизни, однако, требуется обычно мощная работа над высказываниями политика, чтобы понять, какой ориентации он придерживается, и в большинстве случаев в результате такой работы выясняется, что он вообще не политик, т.е. не претендует на обоснование. Впрочем, подспудно это обоснование всегда есть. Дело честного человека – его увидеть. И, если будешь говорить, показать свою ориентацию – если это, конечно, не совсем смертельно.

Так вот, первая ориентация – правая, она же фашистская. Эта апелляция к абсолютной истине, к некоторому бытийственному образованию, к которому исключительно говорящий имеет привилегированный доступ. Эта позиция пророка. Пророк вещает. Те, кто его не слушают – сами виноваты. ФошЫзм это потому, что такая позиция развязывает руки говорящему до бесконечности – ну и потому, что так и обосновывали свои действия реальные фашисты и те, кого называют в разной степени фашистами от философии – от Канта до Хайдеггера. При этом сам говорящий не претендует на абсолютную власть. Он лишь претендует на роль рупора Абсолюта – так что получается такой Абсолют, с которым не то что бесполезно спорить, но ему вообще никак нельзя противостоять.

 

( Read more... )

Политика обоснования

Существует три способа обоснования результатов собственной работы при их презентации. Речь не идет о самой работе – я думаю, она у всех либо одинакова, либо, скорее, бесконечно разнообразна. Речь идет о том, что ты приходишь к каким-нибудь чувакам и говоришь: «Я вот тут вчера ночью в сортире придумал какую-то фигню. Так вот…» И здесь надо, чтобы тебя пинками за дверь не вытолкали. Надо показать, что ты крутой. Не дурак, а умный. А умный – он хоть обычно и один, но за его плечами маячит танковая армия. И надо убедить собравшихся, что армия таки да, есть. Но вид этой армии может быть разный. Это может быть вообще все прогрессивное человечество с вилами. Или, наоборот, одна, но шустрая водородная бомба.

Этот способ обоснования отсылает к политической ориентации. Собственно, по-хорошему, способ обоснования собственного высказывания и должен служить сигналом ориентации (нет, не сексуальной) политика. В жизни, однако, требуется обычно мощная работа над высказываниями политика, чтобы понять, какой ориентации он придерживается, и в большинстве случаев в результате такой работы выясняется, что он вообще не политик, т.е. не претендует на обоснование. Впрочем, подспудно это обоснование всегда есть. Дело честного человека – его увидеть. И, если будешь говорить, показать свою ориентацию – если это, конечно, не совсем смертельно.

Так вот, первая ориентация – правая, она же фашистская. Эта апелляция к абсолютной истине, к некоторому бытийственному образованию, к которому исключительно говорящий имеет привилегированный доступ. Эта позиция пророка. Пророк вещает. Те, кто его не слушают – сами виноваты. ФошЫзм это потому, что такая позиция развязывает руки говорящему до бесконечности – ну и потому, что так и обосновывали свои действия реальные фашисты и те, кого называют в разной степени фашистами от философии – от Канта до Хайдеггера. При этом сам говорящий не претендует на абсолютную власть. Он лишь претендует на роль рупора Абсолюта – так что получается такой Абсолют, с которым не то что бесполезно спорить, но ему вообще никак нельзя противостоять.

 

( Read more... )