![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
dakarantМой интерес к религии, а он у меня таки есть, носит преимущественно познавательный характер. В свое время я неожиданно понял, что значит мыслить и что можно назвать тру-философией – и при понимании всей крутости этого занятия интерес к нему значительно снизился, ибо качественных открытий оно больше не обещало. Типа как у, кажется, Мамардашвили: если человек однажды помыслил, он уже знает про мысль все.
Между мной и людьми религиозными словно бы пролегает некая непроходимая пропасть, к которой даже не знаешь как подступиться. При этом я верю, что это пропасть есть, что есть тот, другой берег – что это не чистая симуляция, что чего-то они такого знают. Верю – в смысле полубессознательно допускаю, что это так – допускаю для того, чтобы было интересней. Чтобы было куда двигаться, чтобы в мире были белые пятна.
Так вот, эта непроходимость – очень привлекает. Так сказать, возбуждает. Чего же вы такое, знаете, ребята, чего не знаю я, а? А ну колитесь!
И вот я понял, что элементарным кусочком религиозного (духовного) опыта (вообще говоря, видимо, в западной традиции, но об этом позже) является молитва. Большинство моих знакомых верующих «начинали» именно с этого – т.е. детский еще (или по крайней мере подростковый) опыт ночных молитвподушке в подушку своими словами позволял им понять и принять как свое все то, что они потом встречали в церкви. Стоит ли говорить, что это самое большинство знакомых – православные?
В буддизме ведь молитв нет, правильно? Есть – медитации, а это совсем другое. В медитации я не чувствую ничего такого – потустороннего для себя. Сел, сконцентрировался – херак тебя просветлением! Мне чудится здесь только количественная работа. Трудись, сосредотачивайся, и будет тебе щастье. Мы тут на одной стороне.
А молитва – это обращение. К Личности. Спаси, понимаешь, и сохрани. Необходимость такого обращения возникает либо когда совсем херово, либо когда очень хорошо. В первом случае просишь помощи и утешения, во втором – благодаришь и прославляешь. Ты должен быть холоден или горяч.
Но ты ни холоден, ни горяч. В смысле – современный человек, он такой. Ему похуй.
Многие христианские проповедники любят говорить, что типа кто из нас в детстве не молился по ночам отчаянно? Все мы молились.
Так вот, ребята, не все. У меня этого опыта – не было. Во всяком случае, я такого не помню. А подобного рода опыт, кажется, должен запоминаться как выходящий за грань обыденности.
При этом ситуации, подобающие для молитвы, у меня вполне себе были. И холоден я случался, и горяч. Особенно – холоден. В такие моменты я иногда и стихи сочинял. Я тут излагал свою терапевтическую теорию – возможно, во многом стихи выполняли для меня ту функцию, что для других выполняла молитва.
Поэтому они, стихи то бишь, временами… эээ…. Несут на себе отпечаток той необыденной херовости («холодности»), в состоянии которой я их писал. Ведь когда херово, потребность гораздо сильнее, чем когда светло и радостно.
Ну не только стихи, конечно. Но никогда я ни к кому не обращался. Я только, может, шептал беззвучно: «Блин, как херово-то!» или «Блин, как круто-то!». Я, понимаете, ли, эгоцентрик. Я вот сколько себя вспоминаю – у меня, кажется, почти ни с кем и не было настоящего общения, как с личностью. С чужой, понимаете ли, душой. Общение душ – вот не было у меня такого, разве что проблесками.
Смотрю я на других людей и думаю, что большинство так и прожило себе – без общения душ.
Нет, меня это не напрягает даже. Я – не знаю, что это такое. Пропасть. А когда не знаешь, то не знаешь и следует ли к этому стремиться. Хорошо это или плохо. Это просто интересно. Потому что не знаешь.
Ну вот, пропасть между мной и верующими сузилась до опыта молитвы. Но менее непроходимой от этого не стала, понятно.
Я сначала хотел эпиграфом взять знаменитое тютчевское «Не плоть, а дух растлился в наши дни…» Но потом понял – это будет фальшью. Это – не про меня. Не тоскую я отчаянно.
Мне – просто интересно.
Но ведь с такой установкой тот, другой берег пропасти только отдаляется. С такой установкой я ничего не получу. Тут же какой-то круг замкнутый. Чтобы этот опыт получить, надо о нем попросить – т.е. уже его иметь. Надо молиться о том, чтобы понять, что такое молитва.
И – слушать радио «Радонеж».
(Собственно, с этого гипнотического ролика и началось мое знакомство с Харухи).
Между мной и людьми религиозными словно бы пролегает некая непроходимая пропасть, к которой даже не знаешь как подступиться. При этом я верю, что это пропасть есть, что есть тот, другой берег – что это не чистая симуляция, что чего-то они такого знают. Верю – в смысле полубессознательно допускаю, что это так – допускаю для того, чтобы было интересней. Чтобы было куда двигаться, чтобы в мире были белые пятна.
Так вот, эта непроходимость – очень привлекает. Так сказать, возбуждает. Чего же вы такое, знаете, ребята, чего не знаю я, а? А ну колитесь!
И вот я понял, что элементарным кусочком религиозного (духовного) опыта (вообще говоря, видимо, в западной традиции, но об этом позже) является молитва. Большинство моих знакомых верующих «начинали» именно с этого – т.е. детский еще (или по крайней мере подростковый) опыт ночных молитв
В буддизме ведь молитв нет, правильно? Есть – медитации, а это совсем другое. В медитации я не чувствую ничего такого – потустороннего для себя. Сел, сконцентрировался – херак тебя просветлением! Мне чудится здесь только количественная работа. Трудись, сосредотачивайся, и будет тебе щастье. Мы тут на одной стороне.
А молитва – это обращение. К Личности. Спаси, понимаешь, и сохрани. Необходимость такого обращения возникает либо когда совсем херово, либо когда очень хорошо. В первом случае просишь помощи и утешения, во втором – благодаришь и прославляешь. Ты должен быть холоден или горяч.
Но ты ни холоден, ни горяч. В смысле – современный человек, он такой. Ему похуй.
Многие христианские проповедники любят говорить, что типа кто из нас в детстве не молился по ночам отчаянно? Все мы молились.
Так вот, ребята, не все. У меня этого опыта – не было. Во всяком случае, я такого не помню. А подобного рода опыт, кажется, должен запоминаться как выходящий за грань обыденности.
При этом ситуации, подобающие для молитвы, у меня вполне себе были. И холоден я случался, и горяч. Особенно – холоден. В такие моменты я иногда и стихи сочинял. Я тут излагал свою терапевтическую теорию – возможно, во многом стихи выполняли для меня ту функцию, что для других выполняла молитва.
Поэтому они, стихи то бишь, временами… эээ…. Несут на себе отпечаток той необыденной херовости («холодности»), в состоянии которой я их писал. Ведь когда херово, потребность гораздо сильнее, чем когда светло и радостно.
Ну не только стихи, конечно. Но никогда я ни к кому не обращался. Я только, может, шептал беззвучно: «Блин, как херово-то!» или «Блин, как круто-то!». Я, понимаете, ли, эгоцентрик. Я вот сколько себя вспоминаю – у меня, кажется, почти ни с кем и не было настоящего общения, как с личностью. С чужой, понимаете ли, душой. Общение душ – вот не было у меня такого, разве что проблесками.
Смотрю я на других людей и думаю, что большинство так и прожило себе – без общения душ.
Нет, меня это не напрягает даже. Я – не знаю, что это такое. Пропасть. А когда не знаешь, то не знаешь и следует ли к этому стремиться. Хорошо это или плохо. Это просто интересно. Потому что не знаешь.
Ну вот, пропасть между мной и верующими сузилась до опыта молитвы. Но менее непроходимой от этого не стала, понятно.
Я сначала хотел эпиграфом взять знаменитое тютчевское «Не плоть, а дух растлился в наши дни…» Но потом понял – это будет фальшью. Это – не про меня. Не тоскую я отчаянно.
Мне – просто интересно.
Но ведь с такой установкой тот, другой берег пропасти только отдаляется. С такой установкой я ничего не получу. Тут же какой-то круг замкнутый. Чтобы этот опыт получить, надо о нем попросить – т.е. уже его иметь. Надо молиться о том, чтобы понять, что такое молитва.
И – слушать радио «Радонеж».
(Собственно, с этого гипнотического ролика и началось мое знакомство с Харухи).
