Йа романтег
Dec. 8th, 2009 08:30 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
dakarantДышит в затылок чугунный мир,
Шепчет тебе: "Останься!"
Но ты выходишь, чтоб там - за дверьми -
Ждать своего сеанса.
Чтоб этому миру в глаза швырнув
Пеплом своих пристанищ,
Крикнуть ему: "Я поймал волну!
Теперь хрен ты меня достанешь!"
Олег Медведев
Я, действительно, романтик. Это такой человек, который стремится прочь. Т.е. такой, который осве/ящает разрыв между имеющимся в наличии и тем, куда направлены устремления романтика. Это может делаться по-разному. Может – «необыкновенный герой в необыкновенной ситуации», т.е. со стороны «желательного». Может – «жизнь дерьмо» и «хорошо там, где нас нет», т.е. со стороны наличного. Центральной здесь выступает тема ухода, порыва – я бросаю этот мир и ухожу в неизвестность, т.е. в мечту.
Романтик не тождествен интеллигенту, хотя нередко эти две концептуальные фигуры пересекаются в своей реализации в одних и тех же конкретных людях – из-за психологических особенностей последних. Но это случайное обстоятельство. Интеллигент имеет дело с идеей, романтик – с образом. Интеллигент думает, романтик видит.
Именно этой романтической позицией можно объяснить мое мерцающее (не)совпадение с философией и с, как бы это назвать, актуальны политическим дискурсом. Эти вещи посюсторонние, принадлежащие порядку наличного. Даже если кто-то (из философов, например) апеллирует к иному, то это иное как бы просвечивает сквозь бытовое, наличное и присутствует в нем/за ним.
Сегодня утром мне прислали письмо. Написали, что я, дескать, не вижу горний Иерусалим. Между прочим, я этого человека чрезвычайно уважаю, так что сильно не ржать. Я ведь действительно горний Иерусалим не вижу. А нормальные верующие люди видят проявления божественного в бытовом. Я сейчас грубо говорю, но дело-то в том, что мой корреспондент даже в своем образе жизни офисного планктона, который он вынужден вести ради денег, не теряет ощущение того, что и это – благо. Что и это – часть общей целостности. Разрыв вторичен и случаен. Дьявол может лишь исказить, но не сотворить.
А об отношении романтика – см. эпиграф. У него выбор стратегий небогат: отрицать наличное, воспевать желаемое, описывать трансформацию из одного в другое, по необходимости фантастическую. Фантастика – последнее прибежище романтика.
Романтики (как и все люди) в наше время зачастую эгоисты. Поэтому они тупо убегают сами. В какое-нибудь там Эльдорадо.
Но убегать уже практически некуда. Поэтому растет либо романтический нигилизм – бегство в ничто, либо чистая компенсационная мечта. Имеющая своей целью лишь лучшее приспособление к наличному. Та странность, что и Юрий Мамлеев. Владимир Сорокин, Илья Масодов. Стивен Кинг и прочие ребята с веселой расчлененкой и поеданием говна – романтики, легко объяснима этим разделением. Но вот, например, Стефани Майер - тоже романтик. Просто ее писанина жуткого, невыразимо низкого качества, вплотную приближающаяся к эталону графоманского пиздеца. Да, я злой.
Кстати, раз уж зашла речь о. Героиня сумеречной саги Майер томится – т.е. переживает свое желание как непрекращаемо сладостную игру страдания-наслаждения, приближения-отдаления, удерживания на пике приятной неудовлетворенности. Постмодернизм, чо. И тут можно разделить книги, которые предъявляют сам факт желания в качестве иного по отношению к наличному бытию, и те, которые переживают факт удовлетворения желания, тем самым обнаруживая ненужность самого желания в наличности (мне вспомнился роман Дяченок «Цифровой», хоть там – мужское желание Власти). Т.е. есть две стратегии: в реальности желания нет/удовлетворяется – помечтаем о желании, в реальности желание не удовлетворено – помечтаем о его удовлетворении, т.е. уничтожении. Это стратегии изживания желания и желания желания как травмы.
Какие опасности имеет романтическая позиция? То, что она не выходит из круга желания, т.е. обрекает на вечную неудовлетворенность, не так уж страшно – в этой неудовлетворенности есть свое удовольствие, и я думаю, что с «нормальным» человеком с «удавшейся личной жизнью» эта штука несоизмерима. Всякие политические и социальные следствия (очевидно, что это типа фашизм) не имеют прямого отношения к собственно романтике – я утверждаю, что это этическая позиция, а проблемы возникают уже на уровне смешения этического и политического (пусть до неразличения) – история такого смешения довольно интересна. Главная же, по-моему, опасность – это разочарование в мечте-желаемом, которое ведет к самоуничтожению романтика. Ведь вообще романтическая позиция направлена на самоуничтожение.
Шепчет тебе: "Останься!"
Но ты выходишь, чтоб там - за дверьми -
Ждать своего сеанса.
Чтоб этому миру в глаза швырнув
Пеплом своих пристанищ,
Крикнуть ему: "Я поймал волну!
Теперь хрен ты меня достанешь!"
Олег Медведев
Я, действительно, романтик. Это такой человек, который стремится прочь. Т.е. такой, который осве/ящает разрыв между имеющимся в наличии и тем, куда направлены устремления романтика. Это может делаться по-разному. Может – «необыкновенный герой в необыкновенной ситуации», т.е. со стороны «желательного». Может – «жизнь дерьмо» и «хорошо там, где нас нет», т.е. со стороны наличного. Центральной здесь выступает тема ухода, порыва – я бросаю этот мир и ухожу в неизвестность, т.е. в мечту.
Романтик не тождествен интеллигенту, хотя нередко эти две концептуальные фигуры пересекаются в своей реализации в одних и тех же конкретных людях – из-за психологических особенностей последних. Но это случайное обстоятельство. Интеллигент имеет дело с идеей, романтик – с образом. Интеллигент думает, романтик видит.
Именно этой романтической позицией можно объяснить мое мерцающее (не)совпадение с философией и с, как бы это назвать, актуальны политическим дискурсом. Эти вещи посюсторонние, принадлежащие порядку наличного. Даже если кто-то (из философов, например) апеллирует к иному, то это иное как бы просвечивает сквозь бытовое, наличное и присутствует в нем/за ним.
Сегодня утром мне прислали письмо. Написали, что я, дескать, не вижу горний Иерусалим. Между прочим, я этого человека чрезвычайно уважаю, так что сильно не ржать. Я ведь действительно горний Иерусалим не вижу. А нормальные верующие люди видят проявления божественного в бытовом. Я сейчас грубо говорю, но дело-то в том, что мой корреспондент даже в своем образе жизни офисного планктона, который он вынужден вести ради денег, не теряет ощущение того, что и это – благо. Что и это – часть общей целостности. Разрыв вторичен и случаен. Дьявол может лишь исказить, но не сотворить.
А об отношении романтика – см. эпиграф. У него выбор стратегий небогат: отрицать наличное, воспевать желаемое, описывать трансформацию из одного в другое, по необходимости фантастическую. Фантастика – последнее прибежище романтика.
Романтики (как и все люди) в наше время зачастую эгоисты. Поэтому они тупо убегают сами. В какое-нибудь там Эльдорадо.
Но убегать уже практически некуда. Поэтому растет либо романтический нигилизм – бегство в ничто, либо чистая компенсационная мечта. Имеющая своей целью лишь лучшее приспособление к наличному. Та странность, что и Юрий Мамлеев. Владимир Сорокин, Илья Масодов. Стивен Кинг и прочие ребята с веселой расчлененкой и поеданием говна – романтики, легко объяснима этим разделением. Но вот, например, Стефани Майер - тоже романтик. Просто ее писанина жуткого, невыразимо низкого качества, вплотную приближающаяся к эталону графоманского пиздеца. Да, я злой.
Кстати, раз уж зашла речь о. Героиня сумеречной саги Майер томится – т.е. переживает свое желание как непрекращаемо сладостную игру страдания-наслаждения, приближения-отдаления, удерживания на пике приятной неудовлетворенности. Постмодернизм, чо. И тут можно разделить книги, которые предъявляют сам факт желания в качестве иного по отношению к наличному бытию, и те, которые переживают факт удовлетворения желания, тем самым обнаруживая ненужность самого желания в наличности (мне вспомнился роман Дяченок «Цифровой», хоть там – мужское желание Власти). Т.е. есть две стратегии: в реальности желания нет/удовлетворяется – помечтаем о желании, в реальности желание не удовлетворено – помечтаем о его удовлетворении, т.е. уничтожении. Это стратегии изживания желания и желания желания как травмы.
Какие опасности имеет романтическая позиция? То, что она не выходит из круга желания, т.е. обрекает на вечную неудовлетворенность, не так уж страшно – в этой неудовлетворенности есть свое удовольствие, и я думаю, что с «нормальным» человеком с «удавшейся личной жизнью» эта штука несоизмерима. Всякие политические и социальные следствия (очевидно, что это типа фашизм) не имеют прямого отношения к собственно романтике – я утверждаю, что это этическая позиция, а проблемы возникают уже на уровне смешения этического и политического (пусть до неразличения) – история такого смешения довольно интересна. Главная же, по-моему, опасность – это разочарование в мечте-желаемом, которое ведет к самоуничтожению романтика. Ведь вообще романтическая позиция направлена на самоуничтожение.
