Философия мебели
Nov. 29th, 2009 12:11 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Мыслить – значит быть за столом. Принуждать себя даже к тому, чтобы быть за столом. Стол дисциплинирует мышление. Мышление делается ровным, гладким и ограниченным со всех сторон как поверхность стола. Мысля за столом, воли себе не дашь. За столом воли нет, только закуски на нём. Но съесть-то их можно быстро, а мыслить хочется долго. Вот и приходится за одним столом видеть весь мир. Так сказать, от близкого к далекому.
Текст П.А.Сафронова на Цензуре
Стол никогда не существует сам по себе. Если за столом стоят (фуршет), то это все равно что стоять просто в кружок. Тогда стол – это всего лишь вместилище (закусок). Им же может быть пол или асфальт.
Стол только тогда стол, когда за ним сидят. На ступе.
Стул – это телесное условие возможности стола.
Он являет внешнее (для) мышления, невозможный предел. Стул всегда можно выбить из-под сидящего на нем, из-под мыслящего. Это обнаруживает провал последнего.
Но это еще не самое страшное. Самое страшное, это когда встают со стула, берут его за спинку, выставляют перед собой и говорят что-нибудь вроде: «Возьмем этот стул для примера» (со стулом такое случается гораздо чаще, чем со столом, как это ни странно). Это попытка объективировать стул, ввести его в пространство мысли, попытка террористическая, подрывающая немыслимые условия мышления и обрекающая последнее на проговаривание собственного отсутствия. Такое проговаривание может даже осуществляться под видом рефлексии, но предмет этой рефлексии не существует постольку, поскольку сущее тотализировано этой рефлексией – т.е. оказываемся, что в этом случае мы имеем дело с симулякром. Например, с симулякром стула. И возникла эта нехорошая ситуация из-за того, что мы со стула встали.
Еще одна опасность возникает, когда сидящий на стуле отклоняется от стола. Тогда он сидит на стуле, но не за столом. Его единственным уделом оказывается сидение, он посажен на стул, как за решетку, и превращается в памятник. «Кто ж его посадит, он же памятник!» Самое смешное, что памятник действительно нельзя посадить, потому что он уже сидит (даже если «на самом деле» он стоит, сидение – не положение в пространстве, а способ существования), сидит настолько прочно, что даже окаменел. Тот, кто слишком долго сидит в отсутствии стола, превращается в камень.
Стул также является условием возможности застольной совместности и обеспечивает то различие между «со» и «в-местностью» (между «мы» и «вместе»), которое позволяет этой совместности быть продуктивной. Однако наличие стульев (всегда ограниченное) угрожает подрыву совместности в силу избытка или нехватки стульев для всех желающих «совместиться» - т.е. играет на различии месте и его заполнения, всегда угрожая катастрофическим разрастанием этого различия, разрывом, уничтожением совместности.
Стульев всегда ограниченное число. Тем самым они как будто бы указывают на некий предзаданный порядок, жестко ограничивающий возможности застольной деятельности. Этот порядок невозможно помыслить. Число стульев (предельным случаем которого выступает наличие/отсутствие стула) не есть число абстрактное, умопостигаемое. Это правило игры – оно всегда уже дано (либо не дано, и тогда мы играем в другую игру). Число стульев неотделимо от них самих. Здесь достигается некоторая немыслимая неразличимость сущности и существования.
Вообще стул оказывается ответственным за то различие мышления и немыслимого, которое всякий раз откладывает удовлетворение претензии мышления на «чистоту». Пока есть стул, мышление не будет чистым. Но и пока есть стул, есть мышление.
Если кто-то, сидя на стуле, пытается к нему еще и подобраться, пощупать его, попытаться помыслить, то он – маргинал.
Со стулом надо уметь обращаться. Его нельзя ломать, даже если Александр Македонский – герой. Сломанный стул превращается в призрак и делает сломавшего его призраком. Отныне он вынужден скитаться в бесплодных поисках.
Берегите стулья!
P.S. Вообще я заметил, что я со своими "картинками", о которых тут неоднократно писал, по способу мышления куда ближе к феноменологии, чем к чему-то другому. Поэтому мне так интересно подобное мышление. Это мне не очень нравится, т.к. я не могу принять феноменологию - я просто не верю в объективность феноменов, в то, что усматриваемое субъективно вообще может являться сущностью. Я человек вообще недоверчивый, особенно по отношению к чему-то хорошему. В то, что всему пиздец, я поверю гораздо скорее.
Текст П.А.Сафронова на Цензуре
Стол никогда не существует сам по себе. Если за столом стоят (фуршет), то это все равно что стоять просто в кружок. Тогда стол – это всего лишь вместилище (закусок). Им же может быть пол или асфальт.
Стол только тогда стол, когда за ним сидят. На ступе.
Стул – это телесное условие возможности стола.
Он являет внешнее (для) мышления, невозможный предел. Стул всегда можно выбить из-под сидящего на нем, из-под мыслящего. Это обнаруживает провал последнего.
Но это еще не самое страшное. Самое страшное, это когда встают со стула, берут его за спинку, выставляют перед собой и говорят что-нибудь вроде: «Возьмем этот стул для примера» (со стулом такое случается гораздо чаще, чем со столом, как это ни странно). Это попытка объективировать стул, ввести его в пространство мысли, попытка террористическая, подрывающая немыслимые условия мышления и обрекающая последнее на проговаривание собственного отсутствия. Такое проговаривание может даже осуществляться под видом рефлексии, но предмет этой рефлексии не существует постольку, поскольку сущее тотализировано этой рефлексией – т.е. оказываемся, что в этом случае мы имеем дело с симулякром. Например, с симулякром стула. И возникла эта нехорошая ситуация из-за того, что мы со стула встали.
Еще одна опасность возникает, когда сидящий на стуле отклоняется от стола. Тогда он сидит на стуле, но не за столом. Его единственным уделом оказывается сидение, он посажен на стул, как за решетку, и превращается в памятник. «Кто ж его посадит, он же памятник!» Самое смешное, что памятник действительно нельзя посадить, потому что он уже сидит (даже если «на самом деле» он стоит, сидение – не положение в пространстве, а способ существования), сидит настолько прочно, что даже окаменел. Тот, кто слишком долго сидит в отсутствии стола, превращается в камень.
Стул также является условием возможности застольной совместности и обеспечивает то различие между «со» и «в-местностью» (между «мы» и «вместе»), которое позволяет этой совместности быть продуктивной. Однако наличие стульев (всегда ограниченное) угрожает подрыву совместности в силу избытка или нехватки стульев для всех желающих «совместиться» - т.е. играет на различии месте и его заполнения, всегда угрожая катастрофическим разрастанием этого различия, разрывом, уничтожением совместности.
Стульев всегда ограниченное число. Тем самым они как будто бы указывают на некий предзаданный порядок, жестко ограничивающий возможности застольной деятельности. Этот порядок невозможно помыслить. Число стульев (предельным случаем которого выступает наличие/отсутствие стула) не есть число абстрактное, умопостигаемое. Это правило игры – оно всегда уже дано (либо не дано, и тогда мы играем в другую игру). Число стульев неотделимо от них самих. Здесь достигается некоторая немыслимая неразличимость сущности и существования.
Вообще стул оказывается ответственным за то различие мышления и немыслимого, которое всякий раз откладывает удовлетворение претензии мышления на «чистоту». Пока есть стул, мышление не будет чистым. Но и пока есть стул, есть мышление.
Если кто-то, сидя на стуле, пытается к нему еще и подобраться, пощупать его, попытаться помыслить, то он – маргинал.
Со стулом надо уметь обращаться. Его нельзя ломать, даже если Александр Македонский – герой. Сломанный стул превращается в призрак и делает сломавшего его призраком. Отныне он вынужден скитаться в бесплодных поисках.
Берегите стулья!
P.S. Вообще я заметил, что я со своими "картинками", о которых тут неоднократно писал, по способу мышления куда ближе к феноменологии, чем к чему-то другому. Поэтому мне так интересно подобное мышление. Это мне не очень нравится, т.к. я не могу принять феноменологию - я просто не верю в объективность феноменов, в то, что усматриваемое субъективно вообще может являться сущностью. Я человек вообще недоверчивый, особенно по отношению к чему-то хорошему. В то, что всему пиздец, я поверю гораздо скорее.