![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Дромомания
Sep. 7th, 2011 10:13 pmЖил да был мальчик - жил, да растворился в ночи.
Руслан Бажин
Смерть вырастает из пустяка, из случайного, ничтожного раздражения Стрелка: на то, как Беглец сморкается, боится простудиться, сосет какие-то таблетки, бережется…
Московский чистоплюй, бережется там, где люди сжигают себя дотла, только бы эта жизнь, проклятая жизнь, прошла побыстрее…
Василий Голованов
… И начну, например, с бегства.
На самом деле с ним все просто. Бегство есть радикальная растрата и в этом смысле отложенная смерть. Точнее, само откладывание смерти, т.е. стремление к ней. Я имею в виду, конечно, не от чего-то бегство и не к чему-то, эти все варианты не тру, они часть той же самой экономики издержек и прибыли, экономики накопления, скупой оседлости. Экономика эта стоит на страхе – страшно оставить то, где ты добился хотя бы чего-то, хоть как-то пристроился, привык. Надо заботливо это развивать, нельзя устраивать апокалиптические пиры, у тебя и так всего мало и зарабатывается трудно – побег есть радикальный этому протест и потому он так сладок.
Стремление к умалению жизни невротично, поэтому находимся мы в постоянном напряжении – хочется развернуться, а нельзя – сразу за околицей злые волки и жЫды с автоматами. Кругом сплошное экзистенциальное казино, а ты не рискуй, сиди и над златом чахни.
Наверно, всякий страх есть порождение страха смерти. Но достижение цели побега, предел растраты – смерть и есть. Бежим мы к смерти, навстречу ей и только так страх преодолеваем. Это-то я и узнал от Василия Голованова, что в конце – ничего, ничего в прямом и самом нагруженном смысле слова,
Там еще есть мотив возвращения к истоку, на литературно-образном уровне – к детству, «я вновь недавно в те места пришел издалека» - и это тоже ничем хорошим не кончается, как грубовато говорил Лаврентий Антонович по схожему поводу, все валится в одну огромную пизду.( Read more... )
Но не надо плакать, стремление к смерти не означает ее реального достижения – означает лишь достижение бесстрашной жизни. Хотя опасности пути вполне реальны, и можно умереть, не дойдя до смерти, и это будет пичалька. Но тот, кто идет, он, конечно, идет не за бесстрашием, а за смертью – и потому идет до края, к краю, на край. Уходят поэтому насовсем, исчезают из себя прежнего, и никаких турпоездок в экзотические страны с выкладыванием фотачек вконтактике.
Только в безупречности бегства заложено неумирание как чудо – не как, разумеется, следствие. Беглец должен был бы умереть, но, если он хороший беглец, не умирает – неплохо все-таки устроен, оказывается, этот мир.
Вот как-то так, да.
Руслан Бажин
Смерть вырастает из пустяка, из случайного, ничтожного раздражения Стрелка: на то, как Беглец сморкается, боится простудиться, сосет какие-то таблетки, бережется…
Московский чистоплюй, бережется там, где люди сжигают себя дотла, только бы эта жизнь, проклятая жизнь, прошла побыстрее…
Василий Голованов
… И начну, например, с бегства.
На самом деле с ним все просто. Бегство есть радикальная растрата и в этом смысле отложенная смерть. Точнее, само откладывание смерти, т.е. стремление к ней. Я имею в виду, конечно, не от чего-то бегство и не к чему-то, эти все варианты не тру, они часть той же самой экономики издержек и прибыли, экономики накопления, скупой оседлости. Экономика эта стоит на страхе – страшно оставить то, где ты добился хотя бы чего-то, хоть как-то пристроился, привык. Надо заботливо это развивать, нельзя устраивать апокалиптические пиры, у тебя и так всего мало и зарабатывается трудно – побег есть радикальный этому протест и потому он так сладок.
Стремление к умалению жизни невротично, поэтому находимся мы в постоянном напряжении – хочется развернуться, а нельзя – сразу за околицей злые волки и жЫды с автоматами. Кругом сплошное экзистенциальное казино, а ты не рискуй, сиди и над златом чахни.
Наверно, всякий страх есть порождение страха смерти. Но достижение цели побега, предел растраты – смерть и есть. Бежим мы к смерти, навстречу ей и только так страх преодолеваем. Это-то я и узнал от Василия Голованова, что в конце – ничего, ничего в прямом и самом нагруженном смысле слова,
Там еще есть мотив возвращения к истоку, на литературно-образном уровне – к детству, «я вновь недавно в те места пришел издалека» - и это тоже ничем хорошим не кончается, как грубовато говорил Лаврентий Антонович по схожему поводу, все валится в одну огромную пизду.( Read more... )
Но не надо плакать, стремление к смерти не означает ее реального достижения – означает лишь достижение бесстрашной жизни. Хотя опасности пути вполне реальны, и можно умереть, не дойдя до смерти, и это будет пичалька. Но тот, кто идет, он, конечно, идет не за бесстрашием, а за смертью – и потому идет до края, к краю, на край. Уходят поэтому насовсем, исчезают из себя прежнего, и никаких турпоездок в экзотические страны с выкладыванием фотачек вконтактике.
Только в безупречности бегства заложено неумирание как чудо – не как, разумеется, следствие. Беглец должен был бы умереть, но, если он хороший беглец, не умирает – неплохо все-таки устроен, оказывается, этот мир.
Вот как-то так, да.
