Смерть

[dakarant]

Йа вернулсо.
Сразу скажу, удаление журнала не было связано ни с изложенными ниже событиями, ни с политическими причинами. Хотя первое, может быть, косвенно повлияло. Мне просто хахотелось как-то вырвать себя из социальности - в т.ч. из социальности виртуальной, причем не просто перестать писать, а сделать вид, как будто меня вообще не было. Я ж устаю от социальности, даже такой, мне иногда требуется передышка.
За время удаления осознал масштабы своей истинной популярности. Столько народу подходило и говорило, мол, нахуя, Валера? как жалко, восстанови. Вот, восстановил - я и сам так собирался сделать.
Друзья, спасибо, что читаете мой журнал, мне это очень приятно!
 

***

Теперь уже, когда время стерло актуальность происходившего и я вынырнул из захваченности теми чувствами, что были тогда, я могу писать об этом так, как пишут романы – отстраненно и эстетично. Красиво и свободно.

В пятницу 15 мая я шел по коридору 1 этажа старого гуманитарного корпуса МГУ. Вокруг клубились неизменно веселые мажористые студенты – эх, какой корпус сдали «классовым врагам»… Вдруг зазвонил мобильник.

Моя родная тетя Рая лежала в больнице на операции по катаракте. Операция прошла уже давно и успешно, теперь она просто отлеживалась – шло «послеоперационное восстановление». Все было хорошо. В четверг вечером мама звонила тете, и оказалось, что у нее немного прихватило сердце. Но вроде ничего серьезного. Утром в пятницу мама решила съездить навестить.

И вот она позвонила мне: «Дим… тетя Рая… умерла».

 

Это было как удар обухом по голове. Не лишивший сознания, но напрочь оглушивший. Или как попадание в прозрачный кокон, оставляющий меня посреди мира, но беспощадно из него вырывающий. Или, если уж быть совсем точным, было так, как будто я уловил слышимый только мне грохот далекого обвала – это осыпалось бытие, еще мгновение назад столь прочное и безмятежное, осыпалось в какую-то внезапно открывшуюся дыру – не в зловещую бездну, в которой все-таки есть какое-то бытие, а в чистоту и стерильность абсолютного небытия, неуловимую черную дыру, стягивающую в себя пространство и изменяющую перспективу. То, что случилось, было абсолютно невозможно – поэтому мир оставался таким же, как и был. Но оно же было абсолютно непоправимым – и потому мир так же непоправимо изменил перспективу, и казалось невозможным существовать так, как существовал раньше.

Смерть не есть нечто мрачное и зловещее – вся готическая в расширительном смысле культура есть просто еще одна, наверно, далеко не последняя и не предельная попытка избежать смерти, наделить ее бытием, причем чуть ли не преимущественным по сравнению с жизнью бытием. Между тем как смерть есть абсолютное небытие, нечто такое, что невозможно понять и ухватить в каких бы то ни было образах и описаниях – абсолютное исчезновение, абсолютное невозможное, абсолютное несуществующее. И в то же время она обыденна, это очень бытовая вещь, тщательно обставленная ритуалами повседневности, работающими на забвение сущности смерти.

Действительно, смерти нет. Нормальный человек живет так – так, как будто бы ее нет - так жил я до той пятницы и так я опять начал жить после того понедельника, лишь попытавшись запомнить ощущения тех дней, но не удержав (да особо и не стараясь) их в их актуальности, себя в создаваемой ими перспективе. Все, что мы можем сказать о смерти, все, что мы можем сделать до и после смерти, не имеет к ней самой никакого отношения. Наиболее адекватна простая фраза – «был человек – и нету». Смерть – это мгновенный переход от бытия в небытие, и в таком качестве она не является физическим и физиологическим событием. А лишь событием нашей мысли – необходимо лишь сообщение и осознание того факта, что человек абсолютно, непоправимо не существует. У вещи такого нет. Вещь, даже разбитая остается в какой-то малости бытия. Человек же умирает тогда, когда мы для себя решаем, что он умер. Это очень непросто на самом деле. Это означает полное исчезновение живого и действующего Другого, подобного тебе, во всего лишь представление. Над которым ты обладаешь абсолютной властью и которое потому в полной мере не существует.

Смерть переживается лишь как исчезновение той открытой субъективности, которую ты всегда меряешь по собственной мерке. Поэтому любая смерть – это всегда в каком-то смысле твоя собственная смерть. Это столкновение, да простят мне боги всея ЖЖ эту банальность, но я очень четко это почувствовал в ту пятницу, с фактом собственной конечности. И не просто конечности, а абсолютной конечности – это не знание, а ощущение, которое, я думаю, нормальный человек вообще не должен испытывать в своей жизни – именно таким образом построена наша жизнь.

Моим родственникам было жаль тетю Раю как конкретного человека, рядом с которым они провели всю свою жизнь. Но в этом случае не имеет принципиального значения, реально или в воображении существует такой конкретный человек. Подобным образом можно относиться и к собственным представлениям. Я же переживал эту смерть как фундаментальное ощущение конечности, как свою смерть – поэтому я чувствовал себя эгоистом и испытывал за это вину.

Я не тосковал по смерти тети Раи, я переживал невозможность смерти вообще. Господствующим состоянием этих дней было отнюдь не горе, а шоковое удивление, полная ошарашенность, заставляющая жадно хватать воздух, как вытащенная из воды рыба и твердить безостановочно: «Не понимаю, не понимаю, не понимаю…».