До конца книги осталось всего несколько десятков страниц. Сашка привычно взялась продираться сквозь бессмыслицу буквенных сочленений. Она читала и читала, пока из скрежета в ее мозгу не прорвались вдруг слова: «...о чем поет птица; понял язык журчащей в чаше фонтана воды...»
Сашка вскинула голову.
В читальном зале, кроме нее, никого не было. День за окном клонился к вечеру. Из приоткрытой форточки пахло дымом далекого костра.
Она попробовала перечитать абзац, но ничего не получилось. Она вернулась к началу параграфа; начисто забыв о Платоне с его эйдосами, о реферате на завтра и о том, что читальный зал скоро закроют, она читала «Текстовый модуль, 1». Нарастала головная боль: будто сотня алюминиевых половников лупила по чугунным сковородкам за тонкой стеной, а Сашка читала и не могла остановиться, как бочка, покатившаяся с горы.
«...понял, о чем говорят облака на небе... Ему показалось, что и сам он — слово, произнесенное солнечным светом...»
Марина и Сергей Дяченко, "Vita nostra" Когда я пью кофе, я начинаю мыслить. Автоматически. Неизбежно. Мысль приходит глотками. Она дискретна. Коротка и ясна. Все последующие сложные разъяснения ее туманным языком – это и есть ясность. Это такая форма ясности. См. эпиграф.
Когда я пью кофе, я начинаю мыслить. Мыслит кофе. Я гляжу со дна кофейной чашки в наличное бытие. То есть на белый потолок второразрядного бара или буфета гуманитарного корпуса. На потолке неровности, шероховатости, потеки. Бугры. Иногда они бросают тень на соседние участки потолка. Так возникает непонятное, загадка. То, чем занимается наука. Но я-то не наука. Я на дне кофейной чашки.
Когда я пью кофе, я начинаю мыслить. Кофе выводит меня в просвет бытия. Он же зазор. Червоточина. Дырка. Из дырки хорошо подглядывать. Как из замочной скважины. В наличное бытие. В наличном бытии всегда творятся неприличные вещи, поэтому считается, что подглядывать за этим – неприлично. Но неприлично не подглядывание, неприлична деятельность наличного бытия при наличии замочной скважины.
( Read more... )